В зале кинотеатра. «Четыре минуты»
Четыре минуты – вполне стандартная длительность небольшого среднестатистического музыкального произведения. Но если условия таковы, что на рояле его виртуозно исполняет заключенная женской колонии - ситуация из стандартной превращается в противоположную, с приставкой «не».
Четыре минуты – вполне стандартная длительность небольшого среднестатистического музыкального произведения. Но если условия таковы, что на рояле его виртуозно исполняет заключенная женской колонии - ситуация из стандартной превращается в противоположную, с приставкой «не». По крайней мере, в кино.
Пожилая Труда Крюгер когда-то, в очень далекой молодости, была военной медсестрой, играла на органе, дружила с еврейской девушкой и совершенно случайно стала свидетелем ее смерти. Следует заметить, не своей смерти. Сейчас фрау Крюгер – довольно чопорная, консервативная дама, преподает игру на фортепиано в женской тюрьме. В один прекрасный день среди огромного количества своих учеников (около четырех человек) она замечает невероятно талантливую особу. Из Дженни, которая сидит за убийство, отец в свое время пытался вырастить второго Моцарта. Но из-за трагических семейных обстоятельств мечта родителя так и не осуществилась. Явно с неохотой, исключительно из-за спортивного интереса Труда берется за репетиторство. Однако, не рассчитав глубину своих чувств, привязывается к девчонке, выкрадывает ее практически из-под конвоя и увозит на музыкальный конкурс. «Дайте ей только четыре минуты!». И бог с ним, что зал и сцену уже давно окружила полиция. Главное – страна услышала своего героя.
То ли благодаря специфике страны-производителя и немецкой дисциплины, то ли музыкальная четкость такта настолько повлияла, но складывается впечатление, что каждый кадр в картине выверен до мельчайших подробностей. Ракурс, цвет, еле уловимое движение камеры, градус наклона головы – всё. Здесь нет ничего лишнего. А любая, самая крохотная деталь несет в себе глубочайший смысл. Будь то телевизор в руках одного из героев (красный, именно красный – не черный), или аквариумные рыбки, выброшенные из окна прямо на рояль. Но, несмотря на видимую «строгость» фильма, в нем можно отметить проблески сдержанного но, тем не менее, острого юмора. И ничуть не уступающие по сдержанности и остроте сцены тюремного беспредела.
Все бы ничего, но всю эту «правильность» картины портит, как бы это мягче сказать, сюжетный мусор. Мусор – потому что некоторые нюансы из прошлой жизни главных героев нам, возможно, и интересны из любопытства, но абсолютно не важны. То, что у Дженни мог бы быть ребенок, а у Труды Крюгер в молодости была не просто дружба с еврейской девушкой, а гораздо больше – ну зачем нам это? Лишние детали биографии растут с арифметической прогрессией, забирая на себя внимание от самого главного – четырехминутной импровизации на фортепиано под занавес фильма, после которой действительно хочется аплодировать.
