Психологический блог. Абстинентный рассказ
Жизнь казалась похожей на сон: я замерла в ней в ожидании чего-то, как будто у меня целая вечность впереди, и в то же время я знаю, что это не правда, и что я отчетливо слышу ускользающее шуршание своей жизни, медленно ссыпающейся как песок в песочных часах…
Было время я сильно болела. Помню, друг позвонил мне тогда и сказал - «Твои рассказы какие-то абстинентные».
Что я могла ему возразить, если так оно и было.
Жизнь казалась похожей на сон: я замерла в ней в ожидании чего-то, как будто у меня целая вечность впереди, и в то же время я знаю, что это не правда, и что я отчетливо слышу ускользающее шуршание своей жизни, медленно ссыпающейся как песок в песочных часах…
…Эта женщина стоит в долине, окруженной горами, и ветер развивает ее черные длинные волосы так странно, как будто она находится в воронке засыпающего смерча, то есть не она, а ее волосы. Они как карусель «ромашка», если ты помнишь такую карусель, если давно давно в детстве тебя водили по субботам в парк. Тогда он должен был назваться ЦПКО им.Горького (например). Центральный парк культуры и отдыха. В конце августа в нем устраивали выставку цветов, и какие-то умелые огородники хвастались своими немыслимыми урожаями: тыквами, в которых «золушка» без всякой кареты могла спокойно докатиться до замка с «дискотекой», кабачками (напоминающими орудия убийства) и прочими овощами и фруктами. Там тебе еще покупали мороженное – жирное, желтое, самое сладкое и вкусное на свете, в хрустящем вафельном стаканчике (ты еще просил толстую добрую тетеньку в белом халате выбрать стаканчик совсем коричневый, совсем зажаренный, что бы вся эта вкуснотища была максимальной. Хотя, тогда ты еще не употреблял таких слов. Это сейчас, когда ты стал большим, ты пытаешься умничать, строя длинные сложные предложения).
Но вернемся к этой женщине, стоящей в долине. На самом деле она не стоит, она висит в воздухе, находясь в гипнотическом трансе. Но этот транс вызван не искусным гипнотизером, а это ее божий дар - когда ей хочется, она легко погружается в него, чтобы выйти из времени, в котором находится, чтобы выйти в другой мир и увидеть другую, не совсем понятную ей жизнь, чтобы подивиться этому, чтобы хранить это долго в своем сердце, чтобы эти воспоминания согревали ее в холод и дарили летнее утреннее освежающее дыхание океана в жару, чтобы она могла рассказать своим детям перед сном что-то такое, что сделает их жизнь волнующей, увлекательной и какой-то, ну может, более целеустремленной.
Сейчас можно подойти к ней и крикнуть, чтобы она вздрогнула и упала. Но, мы же не будем этого делать. Мы хорошие, добрые люди, и мы пройдем мимо нее, покрутив у виска, мол, не в себе, и тут же отчаянно позавидовав чему-то, возможно, самим себе, когда мы были еще детьми, а не стали уже безнадежно выросшим и забывшим свое волшебное детство, в котором все было говорящее, все значительное, все, исполненное желанием жить и радоваться.
Эта женщина сейчас тоже слышит, как с тихим шуршанием сыпется песок в других часах, она видит, как приближается к концу чья-то жизнь. Но ей не жаль этой жизни, и совсем не страшно, что вот-вот упадет последняя песчинка, и чья-то жизнь оборвется. Ей не страшно, потому что она знает, просто теперь эту жизнь будут мерить другими часами, другими песчинками в другом мире, и от этого ее сердце наполняется восторгом. Она чувствует всем своим телом, как из хаоса зарождается что-то новое, доселе никому неведомое, но прекрасное, сильное, мощное и что ЭТО может и ранить, а может и уберечь, и только ее выбор, ее желание принять или не принять нечто новое могут быть решающими.
Нет одиночества, нет желаний, нет контуров, нет содержания, плавно переливаются перемешиваются какие-то цвета, и сладко от этого ноет сердце, и хочется закричать, но рот будто склеен, и вкус вишневой смолы на губах.
… вот маленькая розовая ножка, с пальчиками горошинками и нежной пяточкой – я буду целовать каждый твой пальчик, каждую складочку, и буду смотреть как твои синие глаза, мой ребеночек, будут светиться лучиками счастья и радости, и твой хрустальноколокольчатый смех будет колоть мне грудь осколками уходящего счастья, когда ты станешь большим, и твоя нога уже будет огромной волосатой, с набрякшей ступней и ороговевшими ногтями, и я буду говорить тебе – «Убери свои копыта». Это будет скоро и в тоже время нескоро, потому что все зависит от моего умения «растягивать время как резину». Время может сжиматься и растягиваться, сжиматься и растягиваться сжиматься и растягиваться… А сейчас я губами схвачу твой мягкий животик, обтянутый шелковистой кожей, прижмусь лицом и скажу – «пр-р-р» и тебе будет щекотно, и ты станешь вырываться из моих «лап», мой зайчик.
А когда все таки умру, и ты будешь с тоской вспоминать меня, ты сам прижмешься лицом к животику, обтянутому шелковистой кожей, и возможно это будет не твой ребенок, а твоя женщина, неважно, и поймешь – как прекрасен миг, в котором ты сейчас, и что время растягивается и сжимается, и что оно состоит из мгновений, которые могут быть длинною в целую жизнь, и ты сам решаешь, когда эта жизнь закончится, а значит ты – бог.
Ты божественен – сын мой, также как все живущее в этой вселенной. Сама жизнь и есть божественное. Не лишай себя это знания, не будь тщетен в поисках смысла. Все легко и просто – нет одиночества, нет желаний, нет контуров… Только бесконечные безграничные потоки счастья и любви…
Не плачь, мой мальчик, ни растрачивайся по пустякам, пусть все легко приходит и уходит…
Просто пей из этой чаши божественного, и пусть у тебя никогда не будет после этого абстинентного синдрома.
