Ольга Свиблова: «Если мы потеряем молодежь – это проигрыш, потому что развиваться можно только с ней»

Директор Мультимедиа Арт Музея, академик Российской академии художеств Ольга Свиблова в интервью TV BRICS https://tvbrics.com/tv-shows/bricstervyu/show/olga-sviblova-esli-my-poteryaem-molodezh-eto-proigrysh-potomu-chto-razvivatsya-mozhno-tolko-s-ney/ рассказала о создании ММАМ, о том, как прививать любовь к искусству и многом другом.

Ольга, Вы уже 23 года возглавляете Мультимедиа Арт Музей, и, во многом благодаря именно Вам, Москва стала одним из мировых центров современного искусства. С чем Вам пришлось столкнуться на пути к тому Мультимедиа Арт Музею, которым мы наслаждаемся сегодня?

Вы знаете, есть такое выражение: «сквозь тернии к звездам». Приблизительно сквозь тернии мы шли с самого начала и туда продолжаем двигаться, но все-таки к звездам. Идея того, что нам нужен музей, она была давно. Помните, что такое Россия начала 90-х? В магазинах была подгнившая картошка и свекла, много минеральной воды и яйца. Раздобыть кусочек сыра, или кусочек масла, или кусочек колбасы – это была колоссальная удача.

Странный такой мир, в котором не было художественных институций, но было несколько крупных брендовых музеев, куда нормальные люди не так часто заходили. По детской программе ходили в Третьяковскую галерею и Пушкинский музей, это все-таки было тем, что называлось образование. Но о современном искусстве никто не мог и мечтать. Вот то, что было во время перестройки.

Я напомню, все-таки это эпоха Горбачева, это середина 80-х - до 91-го года, в этот момент возникает перестройка, гласность. И вспыхивает невероятно то, что было раньше андеграундом, легализуется вот эта неофициальная культура. Потому что Советский Союз в эпоху Брежнева, он существует как две культуры: одна культура официальная, когда есть один стиль, одно дозволенное направление во всех видах искусства, оно называлось «социалистический реализм». И оно показывало жизнь такой, какой она должна была бы быть, с точки зрения тех, кто придумывал лозунги, которые так же не имели отношения к реальности, как и то искусство, которое должно было восхвалять эту страну.

Другая культура была неофициальной. Она жила в мастерских, которые были на чердаках, в подвалах, все эти художники каким-то образом работали оформителями детских книг или, там, площадок для детей. Но половина их жизни была посвящена тому, что они создавали искусство, которое все-таки имело отношение к этой реальности и ее отражало.

И мне пришло в голову создать этот музей, и он есть. В Центре Помпиду в 1996 году мне удалось инициировать проект и сделать его очень быстро. Мы подарили более пятисот работ современного искусства Центру Помпиду как раз того самого, русского современного искусства, которое было необходимо для того, чтобы мир сегодня - не только мы - знал, чем была реальность этого времени.

Художники, которых легализовала перестройка и гласность к началу 90-х, многие уехали. Потому что было много зарубежных стипендий, а в России не сформировался рынок национальный. Они поднялись на волне международного рынка и интереса к России. А интерес к современному искусству каждой страны все-таки имеет геополитический характер. Как только начинает мигать лампочка интереса инвестиционного, то тут же появляется интерес к современному искусству этой страны.

Появляется огромное количество художников, как грибы после дождя. Мы можем говорить об этом на примере Советского Союза середины 80-х, где рынок в основном был международный. Страна была закрыта. Надо было понимать ее менталитет. Понимать английский язык, который мог быть безупречным у советских дипломатов, было возможным.

Но что же стояло за этим языком, где была реальность, вот это современное искусство, которое говорило на международном языке, потому что надо понимать: современное искусство – это язык, это объективная реальность.

Поэтому если мы хотим понять, что такое Бразилия, нам проще всего посмотреть на бразильское современное искусство. Оно, кстати, вспыхивает. Вот лет 15-20 назад был огромный взрыв современного искусства Бразилии, до этого был знаменитый Вик Мюнис, знаменитый бразильский художник, который жил в Нью-Йорке, мы его показывали, делали его ретроспективу, надеемся сделать еще одну. Но как раз в это время он возвращается в Бразилию. В Бразилии в этот момент начинает пульсировать предчувствие инвестиционной ситуации.

Потом как бы меняется политическая, экономическая ситуация – всё, интерес идет по касательной, например, в Аргентину. Или в Китай, который также начал притягивать к себе внимание, и в Китае мгновенно возникает современное искусство. И сегодня оно – одно из сильнейших в мире. Поэтому это нормальный такой геополитический процесс.

В середине 90-х годов мы оказались на распутье. После такого взрыва современного искусства, который происходил в сквотах, вот в этих самых мастерских, в том, что называется emergence place. Оказалось, что ему некуда дальше двигаться. Потому что тот самый заказчик, которым когда-то было государство, этот Союз перестал существовать.

Зарубежные и музеи, и галереи, которые приезжали к нам и всё выкупали тоннами, из России вывозились грузовики современного искусства, так же, как было потом в Китае и везде.

Они тоже утихли, как процесс. Что остается художникам, тем кто на волне перестройки, как на трамплине, был подброшен и выброшен - они уезжают, они уезжают в Германию, они уезжают во Францию, многие до этого уехали в Америку. Здесь остается крайне мало художников.

И самая главная проблема России этого времени – то, что у нас нет публики. Потому что публика не воспитана, зрителей надо готовить. Вот этой подготовки зрителей не было. Мне хотелось сделать что-то, чтобы появился зритель.

Люди, которые учились в советской школе и ходили в крупнейшие музеи, они знали Репина, они знали Серова, они знали по Пушкинскому музею копии Микеланджело. Но кто такой Гилберт и Джордж, им было трудно объяснить. И когда я начала много ездить, начиная с 87-го года, и делала первый фестиваль русского неофициального искусства, он был в Финляндии, недалеко, но был.

Потом начинается работа везде за рубежом: и в Америке, и в Европе. Стало понятно, что современное искусство – оно гораздо сложнее для восприятия везде в мире, чем, например, фотография. Я видела, как Франция работает с фотографией. На музейном уровне, фестивали, старейший фотофестиваль мира находится в Арле. «Фотографические встречи в Арле» в этом году праздновали свое пятидесятилетие. Безусловно, я любила фотографию.

Я очень хорошо знала семью Родченко. Мне повезло. И мы гордимся тем, что у нас в музее самый крупный винтажный архив Александра Родченко, это более восьмисот работ. Мы очень много выставок его делаем, по сути, везде: выставки были в Бразилии, выставки были во Франции, в Германии, легче сказать, где их не было.

Сегодня интерес к фотографии в России, например, он очень высок. Ведь так было не всегда в нашей стране.

Вот когда я придумала, что надо делать здесь музей фотографии, это был хитрый ход. Идея эта пришла мне во Франции, когда довольно случайно меня на улице увидел человек, который работал в Департаменте культуры города Москвы. Я его видела до этого один раз, случайно, и он меня на улице просто окликнул и говорит: «Слушай, мы тут делегацией приехали, первый культурный контракт составлять, чтобы культура Москвы дружила с культурой Парижа. Ты нам не поможешь перевести?» Я говорю: «Да, конечно, помогу».

И на следующий день была назначена встреча как раз в Европейском доме фотографии. А я уже делала выставку Родченко в Финляндии, и мне всегда казалось, что фотография – это искусство. Думаю: фотография, с нее начать – это правильно. Потому что для широкого зрителя фотография – это медиа, то есть средство гораздо более легкое для входа. Другой вопрос, что, когда ты смотришь на фотографию, ты ее можешь видеть на разных уровнях. Это такой туннель смыслов, который ты можешь считывать. Но войти проще.

И фотография, кроме того, как любое произведение искусства, конечно, художественное высказывание, но это все-таки документ. Как можно идти в будущее, если ты не знаешь истории? Надо понимать, что Советский Союз убил и вырезал из нашей страны историю. Просто с 17-го года большевики ее переписали так, как хотели. И в наших школьных учебниках у нас было две фотографии. Ну, три. Надо понимать, что мы подошли к середине 90-х как страна, которая не имела визуальной культуры. Вот эту «визуальность» было проще всего внести через фотографию.

Я думаю: а почему бы нам не сделать фотофестиваль, биеннале, фотобиеннале московское и, может быть, построить музей? Назовем его для начала «Московский дом фотографии», пошлем привет французам. Но у нас будет, как в Париже, и лучше.

Мы начали 23 года назад с московского фотобиеннале. Делать его было мучительно, структуры не было, я это делала в половине коммуналки. У меня везде рамы стояли и закрывали все шкафы напрочь. И стало ясно, что надо будет делать музей.

А прежде всего было ясно, что публика меняется.

Как раз про публику, мне очень понравилась одна Ваша фраза: «Заставить полюбить культуру нельзя. Но вот привить ее можно». А как же правильно, ненавязчиво прививать?

Вот это очень сложно. Как сделать, чтобы музей был интересным — это каждый раз новая задача. Ты должен быть очень разным. И сегодня ты не можешь говорить: «Я занимаюсь просто фотографией».

Да, мы совершили революцию: когда мы начинали, я приходила просить поддержки, я говорила: «Помогите биеннале», и мне те, кто сегодня в списке Forbes, они говорили: «Фотография? О, это на паспорте». Если это был мужчина, он закатывал глаза и говорил: «Ну, может быть, голая женщина».

То есть никто не относился к фотографии серьезно. Сегодня мы выиграли. Мы создали аудиторию. И гордимся тем, что мы один из самых посещаемых музеев.

Если говорить о метре квадратом, то я думаю, что у нас самая большая посещаемость, при одном из самых маленьких бюджетов. Если говорить о финансировании - наши прекрасные залы, они так устроены, что мы одновременно можем показывать пять, шесть, иногда даже семь выставок, у нас семь этажей. И зависит, на сколько мы каждый отдаем. Мы знаем, что вот на это пойдет массовый зритель. А потом он вдруг увидит сложную выставку современного искусства. Но ему должно быть интересно. Значит, мы вот «это» поставим сюда, здесь мы «это» окружим так. Это то, что называется программирование и выстраивание выставочной программы. Это самое трудное.

У нас еще пять лет назад аудитория была молодежная, 18-35 - было 70 процентов. А сейчас, вот прямо за год, у нас аудитория помолодела: 16-30-летних - около 80%. Мы должны знать, что они читают, что они смотрят, в какие игры они играли в детстве. Сегодня поколения делятся по тому, в какие игры они играли.

Мы меняем способы коммуникации, мы меняем нашу программную политику, и большая борьба с самим собой и с теми, с кем ты работаешь уже очень много лет, с кем-то я работаю 23 года. Мне говорят: «А мы так всегда делали». Я говорю: «И что? Вот именно поэтому так делать нельзя». Мы должны найти совершенно другую тактику работы для того, чтобы быть интересными.

Если ты интересен – людей это захватывает. Каждая выставка сегодня — это огромная программа вокруг, это лекции, это кинопоказы. Потому что самое страшное, это когда люди говорят: «Я любитель фотографии!» Нельзя любить, понимаете, одно направление. Так же, как с пищей - должно быть разнообразие. Культурная «пища» должна быть разная. И только те, кто видит вот эту культуру в каком-то широком диапазоне, они открыты новому.

У нас нет постоянной экспозиции, наша коллекция по материалу не предполагает того, чтобы выставляться постоянно. Но эта невероятная динамика нам помогает держать аудиторию. Каждый день ты боишься: потерял контакт или нет. Ты должен находить тему для пересечения, для разговора.

Если мы потеряем молодежь – это проигрыш, потому что развиваться можно только с ней. Тебе может нравиться, не нравиться, тебе может казаться, что они абсолютно неграмотные, но жизнь всегда права. У них другое восприятие мира. И мы должны его понимать и находить общий язык.

Это, кстати, большая проблема будущего, о которой мы делаем очень много выставок. Отцы и дети – вечная проблема, и мы это знаем из классики русской литературы: знаменитая книжка «Отцы и дети». И как мы будем ее решать, мне кажется, - это вопрос, который сегодня стоит перед всем миром.

Фото с сайта Мультимедиа Арт Музея