Мюзикл: нелегкий легкий жанр

На телеканале «Продвижение»* выйдет цикл передач «Нелегкий легкий жанр», посвященный прошлому и настоящему мюзикла. В преддверии премьеры корреспондент Sibnovosti.ru Валерий Лавский встретился в Новосибирске с ведущим программы – известным российским театральным режиссером Алексеем Франдетти.

- Алексей Борисович, вы работаете с лучшими труппами России. Ставите спектакли в Большом театре, в конце прошлого года получили «Золотую Маску» за «Стиляг» в Театре Наций. Какой проект привел вас в Новосибирск?

- В Новосибирск меня привело знакомство с главным режиссером «Глобуса» Алексеем Крикливым, с которым мы пару лет назад оказались в жюри национальной театральной премии «Золотая Маска». Он, правда, работал в драматическом жюри, я – в музыкальном, но мы пересекались на программе «Эксперимент». Подружились, перезванивались. Нам очень хотелось сделать что-то вместе, но то сроки не сходились, то средств не находилось. И вдруг среди всего этого пандемийного ада, которым нас накрыло, где-то в мае, позвонил Алексей со словами: «Мне кажется, у нас есть возможность сделать хороший большой красивый спектакль. Мы хотим мюзикл. Что у тебя со сроками?».

В последнее время мое расписание утверждено на два года вперед, а тут все планы поменялись, многое отменилось, появилось время. Я приехал сюда в августе, и мы договорились, что не будем заранее выбирать какое-то произведение. Я сказал так: «Приеду, посмотрю на труппу, сразу предложу название, и мы его обсудим». Ехал я вообще с желанием сделать мюзикл по «Войне и миру». Он называется «Наташа, Пьер и Великая комета 1812 года». Очень популярный современный мюзикл, который я увидел на Бродвее, и он мне очень понравился. Его написал американский автор Дэйв Маллой, который влюблен в Россию. Ему также принадлежат мюзикл «Прелюдии», посвященный Сергею Рахманинову, и мюзикл про Распутина. Но хотя «Наташа, Пьер и Великая комета 1812 года» - это и фантазия, и мюзикл, но он требует больших ресурсов. В первую очередь, человеческих. Я приехал и понял, что это название пока сложновато для «Глобуса».

Послушал артистов и понял, что на них идеально раскладывается мюзикл «Cabaret». Мне показалось, что это правильный выбор названия не только из-за персоналий, но и ввиду сегодняшнего момента - того, что происходит в мире. «Cabaret» - это история тревоги времени зарождавшегося фашизма и разобщенности. Или, наоборот, чрезмерной слепоты людей. Я предложил это название и, к счастью, театр согласился. 6 марта мы увидим премьеру.

- Это не первая ваша работа в Сибири. В 2015 году в Красноярске состоялась премьера оперы «VivalaMamma». Как вы оцениваете этот опыт?

- Это был один из первых моих спектаклей. Тогда я был совсем в начале своего пути, хотя и сейчас не считаю, что нахожусь в его конце или даже середине. Я только-только делаю первые серьезные шаги. Но как-то настроенчески, что ли, Новосибирск мне зашел больше, чем Красноярск.

Красноярский театр, мне кажется, в тот момент еще не очень понимал, как я работаю. Мне очень много приходилось доказывать. Доказывать, что я имею право видеть театр именно таким.

К счастью, в «Глобусе» ничего не надо доказывать. У меня теперь, конечно, и опыта побольше, и прав. Хотя, с другой стороны, опыт опытом, но каждый раз все проходишь как с нуля. Каждый раз дико волнуюсь и перед первым репетиционным днем, и перед первой встречей с труппой.

Кстати, «Глобус» - единственный в Новосибирске театр, на сцену которого я выходил еще как артист. Как-то на Рождественский фестиваль Московский драматический театр им. Пушкина привозил спектакль «Одолжите тенора», который поставил Евгений Писарев. Роль мы играли по очереди с Сергеем Лазаревым. Так что, чуть-чуть, но эту сцену я знаю.

- Мировым центром мюзикла является Америка. Насколько отличается то место в театральной жизни, которое занимает мюзикл там и в России?

- Конечно, отношение к этому жанру в двух странах разное. В Америке - это основная театральная форма. В каждом театральном кружке при школе, в каждом школьном оркестре, которых огромное количество, люди ставят мюзиклы. Их ставят каждый сезон и на этом растут. Поэтому, можно сказать, мюзикл «зашит» в американском генокоде.

Точно такую же роль до определенного момента в нашей стране выполняла оперетта. Вспомним огромное количество экранизаций с лучшими драматическими артистами страны. В них играли Андрей Миронов, Александр Ширвиндт, Виталий и Юрий Соломины. Жанр был крайне популярен, но в какой-то момент это сошло на нет, к сожалению. Когда появился мюзикл, меня даже отчисляли из Школы-студии МХАТ за участие в мюзикле «Ромео и Джульетта». Аргументировали тем, что это эстрада, попса, и к театру не имеет никакого отношения.

Поэтому, чего греха таить, я почувствовал себя победителем, когда спустя несколько лет на главной сцене Московского художественного театра при поддержке Олега Павловича Табакова и Ольги Семеновны Хенкиной мы поставили мюзикл «Гордость и предубеждение». А кода три тому назад Владимир Георгиевич Урин предложил мне сделать в Большом театре оперетту или мюзикл «Кандид» к 100-летию Леонарда Бернстайна, мне показалось, что вопрос о том, серьезный это жанр или несерьезный, исчерпан. Мюзикл идет в главном театре страны, дирижирует главный дирижер главного театра и поют лучшие артисты. Они выходят с микрофонами на историческую сцену Большого театра, и исполняют «Кандида». Всё. Мне кажется, что если какая-то миссия у меня и была, то, наверное, часть этой миссии этой постановкой была выполнена.

Мюзикл – жанр для России очень молодой. Первый большой серьезный лицензионный мюзикл «Метро» появился у нас в 2000 году. Я помню, что когда приехал в Москву из Ташкента поступать, в нашей столице появилось даже какое-то подобие Бродвея. Тогда в Театре оперетты шли «Нотр-Дам де Пари» и «Метро», в Театре Эстрады - мюзикл «Чикаго», в МДМ Борис Краснов привез «42-ю улицу». Появился блистательный «Норд-Ост», в зале «Академический» шел «Дракула». Это большие мюзиклы ежедневного проката. У нас был шанс превратиться если не в Бродвей, то, по крайней мере, в какую-то европейскую столицу мюзикла. Наверное, если бы не история, связанная с «Норд-Остом», то, конечно, это бы состоялось. Но понятно, что та трагедия, которая произошла в театре, где шел «Норд-Ост», серьезно отбросила развитие жанра в России. Мюзикл очень долго потом ассоциировался с чем угодно, но только не с театром и развлечением. Надо было строить все заново.

После этого появилась компания по прокату мюзиклов «Стейдж Энтертейнмент», которая серьезно повлияла на развитие этой культуры. Благодаря тогдашнему руководителю российского офиса компании Дмитрию Богачеву, она привозила в Москву и «Кошек», и «Призрака оперы», и много других знаковых спектаклей. Образовался целый пласт артистов, которые работают в этих постановках. Появляются и новые, молодые исполнители.

- Как вы нашли свое место в этом процессе?

- Я для себя избрал несколько иной путь, когда стало понятно, что мюзикл можно не только копировать, а ставить оригинальные версии знаменитых произведений. У того же «Cabaret» есть разные постановки, которые на протяжении десятилетий ставили разные режиссеры с разным видением материала. Они вообще не являются копией или подражанием друг друга. Мне стал интересен именно этот путь. Путь не столько развлекательного мюзикла (хотя, это, безусловно, развлекательный жанр, и нет в этом ничего плохого), сколько так называемого «концептуального мюзикла».

Прародителем этого поджанра является как раз «Cabaret», который придумал Харольд Принс. Легендарный бродвейский режиссер, когда-то оказавшийся в Театре на Таганке на спектакле «Десять дней, которые потрясли мир». Он понял, что, наверное, это новый путь современного музыкального спектакля. Когда он вернулся в Америку и стал рассказывать своему художнику Борису Арансону, что он видел в Москве и что надо поставить на Бродвее, то услышал в ответ: «Мы не знаем, как это сделать. У нас технологии нет».

Это путь, который я бы назвал путем «несерьезного серьезного спектакля». Это не только про песни и танцы, а всегда полноценная история. Кстати, это всегда очень дорого, даже если ты хочешь сделать спектакль на двух табуретках. Моя следующая премьера будет в Санкт-Петербурге. Мюзикл всего на двух артистов с каким-то зашкаливающим бюджетом, хотя там только белая стенка и два стула. Но понятно, что эта стенка должна гореть, петь, полыхать. Эти стулья должны двигаться по Wi-Fi, взлетать. Но по факту это стенка и два стула с бюджетом хорошего большого драматического спектакля на московской сцене. А там зал всего на 160 мест, два артиста и четыре инструмента.

Это жанр дорогой и очень сложный. Говорить о его легкости или легковесности могут только люди, которые никогда с этим не сталкивались. Когда я прихожу впервые в большой серьезный театр, который никогда не сталкивался с мюзиклом, артист говорит себе: «Мне нужно сочетать в себе, как минимум, три функции: танец, вокал и драматическое мастерство». И здесь огромная проблема! Потому что прекрасные солисты Большого театра замечательно поют, но не очень хорошо разговаривают. Драматические артисты прекрасно разговаривают, но к ним есть вопросы с вокалом. С танцами есть вопросы ко всем абсолютно. Артисты оперетты и музыкальной комедии уже привыкли к «здравствуй, Сильва!» (гротескно изображает произношение, характерное для многих артистов оперетты – Sibnovosti.ru). Но это что-то ненастоящее.

Это то, с чем мы боролись с Евгением Витальевичем Мироновым в Театре Наций, когда делали «Стиляг». Чтобы, с одной стороны, получилось яркая танцевальная радостная история, а с другой стороны, чтобы мы могли, как в хорошем бродвейском мюзикле, перейти в серьезную драматическую сцену. А потом тут же из нее выйти обратно. И этот раскаченный актерский аппарат не у всех раскачан. Не все понимают, как это можно.

Например, в конце первого акта «Cabaret» музыка сменяется драматическими сценами, и драматическую сцену нужно четко сыграть в 16 тактов. Если ты не успел произнести свой текст, дальше пошло пение. На репетиции артистка мне говорит: «Что же, я должна быть настолько техничной?! Я же живая, я хочу идти по живому, я хочу идти от себя». Я ответил: «Вы можете идти от себя. Вы абсолютно свободны в рамках этих 16 тактов».

В мюзикле нет проходных моментов. Каждый такт проработан. В каждом такте должно быть понятно, что происходит, - куда ты пошел, куда положил руку. Когда я работал артистом, для меня всегда самым тяжелым в работе с режиссером было выполнить установку «ну, сделай, что хочешь, будь свободным». Это вгоняло меня в ступор. Какая свобода? Я могу обжить какой угодно рисунок, но вы мне его дайте! Поэтому я стараюсь репетировать с артистами так, как мне хотелось бы, чтобы репетировали со мной-артистом.

- Любой жанр не стоит на месте. Куда и как развивается мюзикл?

- Мюзикл в Америке - это действительно отражение их жизни. Со временем он становится более социальным и говорит не только о проблемах вымышленных персонажей. Несколько самых ярких спектаклей, которые я видел в Лондоне и Нью-Йорке в последние несколько лет, - это истории современных людей, находящие отклик у зала.

Звучание становится более современным, появляется больше электроники. Меньше становятся оркестры, но гораздо более изощренными - аранжировки. Понятно, что живой оркестр – это всегда очень дорого. Больше 16 человек в оркестре я вообще на Бродвее не видел, чаще всего – семь-восемь. Но чтобы они хорошо звучали, мастерство и аранжировщиков, и звукорежиссеров доходит до каких-то невероятных вершин. Благодаря им ансамбль из шести-восьми человек звучит как полноценный оркестр и передает музыкальную драматургию произведения.

В России, если мы говорим о смысловом направлении в мюзикле, с этим сложнее. Вот в российском драматическом театре понятие социального театра, который не только развлекает, но и откликается на сегодняшние проблемы, прекрасно развито. Есть огромное количество режиссеров, работающих в этом жанре. Это и Кирилл Серебрянников, и Константин Богомолов. Мне иногда даже кажется, что есть даже некий перекос в сторону современного театра, но это замечательно.

В мюзикле же пока все-таки в основном преобладает направление feel good show – шоу для радости, развлечения и отдыха. Но, с другой стороны, особенно сегодня, мне кажется, что как раз такие светлые развлекательные спектакли нужны. С учетом всего того, что мы пережили и продолжаем переживать в связи с этим вирусом.

Но надо иметь в виду, что американский и британский музыкальный театр взрослее российского на несколько десятков лет. Они же и диктуют моду пока, а мы догоняем.

- Давайте теперь посмотрим в другую сторону от сцены. Российские зрители, которые приходят на мюзиклы, чем-то отличаются от публики, которая приходит на оперы и оперетты? Или все зависит от конкретного спектакля?

- Больше зависит от жанра. Это разные зрители. Я могу судить, наверное, по оперной публике Большого театра, так как главный театр страны представляет самую широкую палитру для зрителя. В прошлом сезоне вышло два спектакля – «Садко» и «Сказка о царе Салтане». Оба спектакля – это оперы-сказки Николая Римского-Корсакова. Первую поставил Дмитрий Черняков, вторую – я. На «Садко» ходит современный, очень обеспеченный зритель, для которого это часто дань моде. А «Сказка о царе Салтане» сделана для семейного просмотра. Я бы не назвал это детским спектаклем, все-таки это трехчасовая опера с огромным бюджетом, цирковой труппой и очень красивыми декорациями. Но это разные зрители, и это прекрасно.

На оперетту, хотя мне и очень хочется поменять этот взгляд, в нашей стране ходят, в основном, люди в возрасте. Моя бабушка обожает оперетту и все время меня спрашивает: «Ну, что же ты не поставишь классическую оперетту?». Я отвечаю, что обязательно сделаю.

На мюзиклы же, поскольку жанр молодой и билеты дороже, чем на оперетту, ходить еще и модно. Поэтому зритель моложе и обеспеченнее. Это зритель, который, так или иначе, следит, хотя бы отчасти, за тенденциями в музыкальном театре.

- Представим, что вам предложили поставить спектакль, не оглядываясь на затраты. С правом выбрать любых артистов в России. За какой мюзикл бы вы взялись?

- В этих условиях я бы, наверное, поставил очень сложный материал, который называется «Воскресенье в парке с Джорджем». Написал его легендарный композитор Стивен Сондхайм. Он, к сожалению, не так хорошо известен в России, хотя его значение огромно. У британцев есть Уэббер, а у американцев – Сондхайм. Это человек, который очень много сделал для развития музыкального театра в принципе. Отечественный зритель, наверное, лучше всего знает его по экранизации его мюзикла «Чем дальше в лес» с Мэрил Стрип. И, конечно же, он автор стихов к «Вестсайдской истории».

У Сондхайма есть большое число, как он сам говорил, «иных мюзиклов». В них меньше развлекательной составляющей и больше концептуальной. «Воскресенье в парке с Джорджем» - это спектакль о Жорже-Пьере Сёра, который пишет свою знаменитую картину «Воскресенье в парке». Она висит в Чикагском музее изобразительного искусства. Это почти опера с очень сложной музыкой. Местами она атональная и какофоническая. Не каждый зритель сможет высидеть мюзикл до конца именно с точки зрения развлечения. Не так давно на Бродвее прошла премьера очередной версии этого спектакля.

- Телеканал «Продвижение» покажет цикл передач «Нелегкий легкий жанр», посвященный мюзиклу. Вы выступаете в качестве ведущего этой программы. Какую цель вы ставите перед собой в этой роли?

- Хотелось бы максимально доступно рассказать зрителю, который ничего не знает о жанре музыкального театра, о том, что же это такое. И влюбить его в наш жанр. Дать зрителю хотя бы частичку того обожания этого жанра, которое я испытываю к нему сам.

Мне кажется, что эта идея, которая принадлежит телеканалу «Продвижение» и проекту Musical Lover, - очень крутая. Это очень серьезный шаг к продвижению жанра, такого легкого и нелегкого одновременно. Пока мы отсняли «пилот» в Театре на Таганке. Следующий выпуск снимаем в Свердловской музкомедии, затем здесь, в театре «Глобус». Будет интересно!

Фото: Наталья Грибова

*Смотрите телеканал «Продвижение» в ОТТ-сервисах и кабельных сетях своего города.