Самое искреннее интервью Алексея Клешко

Талантливый Игорь Рудик для газеты «Конкурент» в то время делал интервью с людьми, прямо или косвенно связанных с Красноярском и краем. По сути, это были большие полотна: о человеке, времени и судьбе. В январе 2007 года в газете вышел разговор с Алексеем Клешко. Добрый, искренний и многое сейчас объясняющий.

Алексей КЛЕШКО: «Всей земле нашей не хватает доброты»

Его знают все. Для нашей большой/малой родины – Красноярья – это правда. Его не знает никто. И это тоже лишь малое преувеличение: являясь фигурой в высшей степени публичной, на личную жизнь наличность души прилюдно он не расходует никогда, легко при этом оставаясь самим собой.

Однажды я увидел очень прикольную детскую игрушку в виде артиста Евгения Леонова, он тогда жив-здоров был, и игрушка показалась действительно здоровской. Тогда подумалось, что очень мало кто мог бы послужить подобным прототипом. Те же мысли – при виде памятника Андрею Поздееву. Никого нельзя. А он – в самый раз, улыбается на радость людям.

Алексей Клешко – из тех же редчайших удальцов-молодцов, которые могли бы и «Спокойной ночи, малыши» вести, и «Человек и закон» в Москве продюсировать. Понятие «харизма» появилось у него задолго до появления данного слова в русскоязычных фолиантах. Да и депутат он – настоящий. Для меня это ясно стало, когда случайно от одного бедолаги из Манского района я услышал благодарные в его адрес рассказы о том, что только Алексей Михайлович на их беды и откликнулся, помог старикам и словом, и делом. Подробностей не помню, только искренность рассказчика.

Мы с ним давно знакомы, поэтому в канун Дня журналиста два журналиста решили обойтись без неуместного выканья. И экивоков.

Алексей, сейчас в России святки, колядки и прочие волшебные безобразия. Вот и вопрос первый – из области гаданий. Чего, по-твоему, на земле грешной всем нам недостает?

Хочется, очень хочется, чтобы в мире было больше доброты. Я наблюдаю за происходящим – и ведь очень многое на самом деле в жизни меняется и к лучшему. Но это все уничтожается такой черной злобой, таким равнодушием к ближним! Я готов понять очень многих: кому-то в какой-то момент действительно плохо. Но почему, если тебя, к примеру, бросила девушка, обязательно нужно перевернуть урну на улице? Почему нужно написать матерное слово в подъезде? Почему, если ты просто идешь по улице такой угрюмый и считаешь, что если у тебя фиговое настроение, то нужно всем его тоже испортить? Заметь, как мало у нас единения в радости. Единения в злобе – огромное количество. И единения в праздности. Подчеркиваю, не в праздники, а именно в праздности. Как не вспомнить любимую Фаину Георгиевну Раневскую, которая, помнишь, обняла двух актрис в коридоре: «Против кого дружим, девочки?» А можно ли вообще объединяться не «против», а «за»? А можно ли держать какой-то позитив в своей жизни? Мне кажется, что такие люди – добрые, позитивные – есть рядом с нами, но почему-то не они герои нашего времени. А доброты не хватает всем. Всей земле нашей ее не хватает. Я вот думаю: наша земля радуется тому, что с ней люди творят? Какие здания они на ней строят, какие дороги прокладывают… Нравится ли воде нашей, сколько мы туда всего сливаем? Нравится ли людям, как мы друг с другом обращаемся? У меня есть подруга, в Москве живет, Зоя Ерошок – очень известная, талантливая журналистка, «золотое перо России». Мы с ней как-то сидели в одной компании и обсуждали ситуацию вокруг Ходорковского – как раз когда его посадили, – и кто-то сурово так изрекает: «А что вы хотите? У нас народ не любит богатых, поэтому все одобряют то, что его упекли». А Зоя пишет как раз не об олигархах, а о простых людях, очень много и хорошо пишет. И она взорвалась: «А кого у нас вообще любят? Ну ладно, богатых не любят, а кого любят? Инвалидов любят? Сирых любят, бедных любят? Покажите, кого у нас любят!» Вот в этом смысле любовь и доброта – это то, чего хотелось бы как можно больше в мир наш добавить. Это те краски человеческих отношений, которых много не бывает.

С чего начать массовое производство доброты? – такие вопросы разве что в советских мультфильмах задавались.

Можно с самого простого попробовать. К примеру, не начинай с того, какой у нас хороший президент, а скажи, какой у нас хороший дворник во дворе. Скажи это другим и ему самому. Не забудь сказать спасибо конкретному живому человеку, который делает искренне, честно, профессионально свое дело. У нас же – если только кто подвиг совершит, тогда мы ему скажем спасибо. А если тот же дворник каждый день делает честно свое дело и поэтому вообще не нужны такие «подвиги» – гигантские субботники, чтобы очистить от грязи свой собственный двор… Вот ты говоришь: с чего начать – с материального или нет? Самое устойчивое общество – бедное общество, это же известно. У нас даже если в соседние регионы заглянуть – где бедней живут, там и устойчивей политическая ситуация. Кемеровчане завидуют огромному количеству наших социальных программ, но при этом благодарят своего Тулеева за то, что есть хотя бы то, что есть. Это просто один пример. Их на самом деле много, поэтому я не думаю, что повышение нравственности в обществе напрямую связано с достатком. Более того, к сожалению, я вижу, что иногда люди с достатком – как раз не очень добрые люди.

Просто с младых ногтей родители должны учить свое чадо хорошему, доброму. Хотелось бы в этой связи вспомнить маленького Алешу Клешко, его маму, его папу...

У меня просто замечательные родители. Я им очень благодарен. Они у меня оба железнодорожники, работали в системе трансстроя, обеспечивали перевозку грузов по фактически временным сооружениям к большим стройкам. Они приехали на строительство трассы Абакан – Тайшет, возили грузы для Красноярской ГЭС, потом для Саяно-Шушенской. Мне очень приятно, что в этих больших индустриальных махинах, которые являются олицетворением грандиозного человеческого созидания, есть и труд моих родителей. У меня и отец, и мать – самые настоящие трудоголики. Я вот с детства помню, что такое вертушки, хопры-дозаторы… Отец был главным инженером ОВЭ «Абакантрансстроя», мать там же работала, и все это постоянно, до ночи, по телефону обсуждалось, диспетчеры все время звонили отцу, у межгорода особо громкие звонки были. Но я благодарен родителям и за то, что когда выдавалось свободное время, мы на отцовском «Москвиче» объездили практически весь юг края, Хакасию, путешествовали по озерам, по лесам. А собственно воспитанием моим занималась бабушка Татьяна Александровна – человек очень тяжелой судьбы, в которой отразилась эпоха. До революции жила она в обеспеченной семье, а потом все перевернулось… Интересно, кстати, как они с моим дедом поженились: он учился в сельскохозяйственном техникуме на агронома, она – в педагогическом. Они в загс сбегали на перемене, а свидетелей нашли на улице. Ты представь изумление свидетелей, когда брачующаяся пара расписалась, молодые надели кольца друг другу и разбежались в разные стороны, она на свои занятия, а он – на свои! Бабушка моя всю жизнь проработала учительницей. Во время войны – муж на фронте, она с детьми в Забайкалье, где очень суровый климат, и Татьяна Александровна, понятно, не только в школе преподавала, но и, как все женщины того периода, для дома дрова сама в лесу заготавливала, летом, во время школьных каникул – на полях совхозных работала…

Тому поколению действительно – на десять жизней хлопот досталось.

В свое время, знаешь, у меня было сочинение в школе, на конкурсе я за него получил первое место: «Судьба семьи в судьбе страны». Вот это, действительно, правда: судьба нашей семьи – это трудовая судьба нашей страны. Я думаю, что так у многих. И повторю: я очень благодарен своим родителям. Отец, Михаил Алексеевич, такой суровый, а мама, Екатерина Серафимовна, добрая-добрая…

У деда с бабушкой любовь, видимо, неслабая была, раз на перемене в загс побежали.

Думаю, что так. Но дед мой умер еще до моего рождения, и я его не видел. А другого деда – по отцовской линии – расстреляли еще в тридцатые. Его семью раскулачивали три раза, и на третий раз его расстреляли, на Украине все это происходило. А на самом деле они не кулаки были. Жила очень большая семья, никаких батраков у них не работало, просто люди трудом своим зарабатывали. Отец много рассказывал, как было за это все обидно и страшно. Я отчетливо представляю картину, как маленький ребенок приходит после первого раскулачивания в школу и видит других детей, из гораздо менее трудолюбивых семей, в своих рубашках, в которых еще сам вчера ходил. И пойди объясни ребенку после этого, что такое мировая революция. Подчеркну, что это была семья не с чрезмерным достатком, а просто такая крепкая, трудовая, дружная.

Вот ты рос, узнавал все эти ужасы о репрессиях, воочию видел, что слова руководства страны с делами расходятся, что «все не так, ребята!». Я в то время антисоветчик был убежденный. А ты как?

Трагическое прошлое наших родственников было где-то глубоко внутри семьи спрятано. Честно сказать, я до определенного момента ничего об этом не знал и даже ни о чем не догадывался. Бабушка умерла уже после перестройки, но она, мне кажется, не верила в нее никогда и очень не хотела, чтобы страшные истории нашей семьи могли как-то негативно повлиять на биографию моего брата, моей сестры, на мою. И обо всем этом долгое время в семье не рассказывалось. Возможно, еще и поэтому не было у меня в душе ничего антисоветского. Я, кстати, и сейчас считаю, что мы могли бы гораздо более спокойным путем прийти к рынку – без тотального демонтажа тех социальных систем, которые, с моей точки зрения, просто необходимы. Ну, например, зачем разрушали пионерскую организацию?

Это была отлаженная система воспитания молодого поколения страны. Поезжайте в Америку – и там вы увидите бойскаутов, узнаете, что единственный президент США за всю историю, который не прошел бойскаутский отряд, это товарищ Клинтон. Зачем разрушали годами выстраиваемую систему патриотического воспитания? С какой целью разваливали многие государственные институты, которые сейчас, пусть немного и в другом виде, но тоже начинаем воссоздавать? Зачем все рубили под корень?

Трансформировать моментально было невозможно.

Я глубоко убежден, что дело в другом. Просто люди, которые занимались реформами в стране, очень много усилий прикладывали именно к демонтажу, не понимая, что конкретно нужно создать на этом месте. Отсюда, кстати, и наше шарахание: то запретим КПСС, то разрешим КПРФ... Мне кажется, что энергия диссидентского поколения шестидесятников была разрушительной. И я не думаю, что какое-либо государство как институт должно проходить такие тяжелые этапы разрушения, как выпало на долю нашей страны в двадцатом веке. По крайней мере, в последней его четверти.

Мне первая четверть века представляется гораздо более драматичной и трагичной.

Конечно, драматично – рушилась империя, в которой темпы экономического роста были самыми лучшими в мире! И сколько крови было… И все же невозможно оспорить характерное для перестроечных лет ужасающее неумение делать дело. Ты посмотри на нашу сегодняшнюю ситуацию: потихоньку к руководству на предприятия пришли «делатели». По большому счету, это все те люди, которые нормально себя чувствовали бы и в советской системе – делатели и созидатели. Очень много хорошего нам нужно было перенять из прошлого. Множество стран прошло через трансформацию гораздо более мирным путем. А то, что сейчас нередко говорят Чубайс со товарищи, звучит кощунственно: «Вы скажите нам спасибо, что крови не пролилось, что все прошло мирно». Да крови не пролилось просто чудом! Были все предпосылки к тому, чтобы большая кровь пролилась. Все грубейшие ошибки, которые только можно совершить, были совершены. Я многое знаю не понаслышке. Я сам в тот период прошел мимо многих соблазнов, и у меня нет состояний каких-то многомиллионных, особняков, я не участвовал в приватизациях и так далее. А на тех, кто участвовал, ты посмотри на них даже сегодня: ведь они боятся не того, что власть может с ними повторить историю Ходорковского. Страх, который в нашем бизнес-сообществе по-прежнему есть, это страх перед тем, что общество не признает легитимность их богатства. То, как некоторые создавали свой «бизнес», просто преступно. Кстати, многие из тех, кто тогда так сколотил состояние, так же легко пустили его по миру. А уцелели те, кто прилагал к добыванию денег ум и талант. У остальных сейчас серьезные проблемы и с умом, и с совестью, и с деньгами. Поверь, я говорю это без злорадства. Для меня как для гражданина очень важно, чтобы государство было устойчивым – и внутри, и в мире. В этом смысле непризнание богатства придает государству неустойчивость. Вредит ему и отсутствие общественного договора по поводу того, как мы жили и куда идем. Нет единого понимания исторического процесса. Сегодня есть Путин, который скрепляет страну. А что завтра? У вас же, по-моему, в «Конкуренте» Пащенко процитировал Тодоровского, который сказал, что Путин совершил вообще невозможное: он в воздухе собирал распадающийся самолет. Да, все в итоге поддержали президента, я считаю, что сделали великое дело, и поэтому он сегодня действительно скрепляет страну. А завтра? Вся здравомыслящая элита сегодня и все те, кто хотел бы ею быть, весь слой делателей и деятелей России – все должны думать о том, как сплотить страну. Провозглашенное «единство России» – это не политтехнологическая придумка, а серьезная задача для гражданского общества. У нас про это не любят говорить, поскольку считается, что народу все нужно заявлять просто: зарплата будет такая, пенсия – такая. Но даже люди, не имеющие образования, уже спрашивают: «А как вы этого достигнете?» Главным на данном этапе развития мне представляется как раз скрепление страны. Задача эта решается пока только личностью президента. А нужно, чтобы это единство было обеспечено институционально, государственными и общественными институтами, общенациональными дискуссиями, проектами, идеями будущего. Ведь, по сути, будущее – это мечты, которые мы осуществляем сегодня.

Единство нищих и воров законодательно, конечно, можно оформить. Но все же порог бедности – такой низкий, что под дверью в «нашем доме» сквозняки гуляют.

Нужно повышать порог бедности, нужно повышать уровень патриотизма, уровень гражданского участия, нужно повышать, если угодно, уровень добровольчества, взаимовыручки в обществе…

Лозунгами жизнь расцветить?

Здесь нужны и лозунги, и образы, и нужны герои. Вот мы два года в крае реализуем государственную грантовую программу. Я в свое время подготовил закон «О краевых социальных грантах», и очень благодарен коллегам, которые меня поддержали. Мы сегодня выделяем на социальные проекты общественных некоммерческих организаций больше средств, чем в каком-либо другом регионе России, за исключением, наверное, только Москвы. Благодаря этому появилось огромное количество людей, которые действительно работают для кого-то. Вот ты говоришь «лозунги»… В первый год, когда мы начинали грантовую программу, все как раз совпало с юбилеем Победы, и одна из красноярских школ придумала абсолютно уникальный проект. Во всех школах когда-то пишут сочинения типа «Моя бабушка на войне», «Мой дедушка на войне»… А здесь учителя и старшеклассники предложили детям принести фотографии своих бабушек и дедушек военного времени. Увеличили их и вышли на Парад Победы с большими портретами своих умерших уже дедов и бабушек. Я вот сейчас рассказываю, остро это переживаю, и слезы появляются на глазах (слезы действительно были, совершенно искренние. – Прим. И. Р.)… Что было – пустые лозунги? Нет, это яркий образ, который должен был напомнить многим о том, что все мы имеем долг перед памятью: на фронтах Второй мировой войны гибли наши предки совсем молодыми, с неосуществленными мечтами... Нужно вообще примеры взаимовыручки, альтруизма показывать, чтобы героями нашей жизни были не бандиты, не хапуги, а люди, которые готовы свою жизнь посвятить другим. Вот вы в «Конкуренте» опубликовали мое интервью с Мишленом. Так у него из большой семьи, в которой шестеро детей, только двое посвятили себя бизнесу. Один его ребенок работает в некоммерческой организации по спасению наркоманов, а двое посвятили себя церкви. И что бы мы ни говорили про американский индивидуализм, есть официальная статистика: среднестатистический американец 3,5-4 часа в неделю посвящает общественной деятельности. И это опять-таки не связано с уровнем личного богатства.

У них богачи в большинстве качественно отличаются от наших. Один чудак десяток лет под видом Санта Клауса оказывал простым американцам безвозмездную помощь. Он раздавал наличные, делал почтовые переводы, не афишируя своего имени. Больше миллиона долларов отдал «просто так». О нем узнали, только когда он неизлечимо заболел. И пытается сейчас воспитать наследников своего доброго дела, и их уже немало. А тем временем наши «рублевцы»…

Я стараюсь трезво относиться ко всему, в том числе и к богатым. И, слава Богу, уже есть аналогичные примеры меценатства, благотворительности и в Красноярске. Кто-то говорит о них громко, кто-то по-прежнему молчит, но делает добрые дела. Очень важно превратить такое в норму поведения.

Вот ты сказал, что прошел мимо соблазнов. А что за змей-искуситель это был?

Ни для кого уже не секрет, что можно по-разному зарабатывать деньги. В том числе и большие деньги. Я, например, работая в журналистике, никогда и никоим образом не рекламировал никакие пирамиды и все, что с ними связано. Со стороны, конечно, виднее, но мне кажется, что и политические искушения – поддержать черт знает кого ради черт знает чего – я тоже миновал. Я не участвовал ни в каких приватизациях, дележках, переделах собственности. Мне просто казалось, что я должен заниматься другим. Я этим «другим» и стараюсь заниматься – социальной политикой, цивилизованным устройством власти.

Но неправильные шаги все же случались?

Могу сказать единственное: я точно не чувствую себя непогрешимым. Более того, и другим не советую думать о том, что «Бога можно держать за бороду». Конечно, нашей жизнью управляет судьба. Кто-то считает, что это делает Бог (я – верующий человек). На моем нынешнем жизненном этапе гораздо важнее не вспоминать ошибки, а жить так, что если ошибся – признать это и постараться исправить ситуацию. Для этого нужно так строить отношения с людьми, чтобы тебе и твои друзья, и знакомые, и коллеги не боялись говорить правду в глаза. А ты сам не должен воспринимать эту критику как приговор. У меня не очень много друзей, но я благодарен им за то, что мы с ними совершенно спокойно обсуждаем самые сложные вопросы, принимаем порой нелегкие решения.

Друзей, говоришь, не много. А врагов?

(Улыбается.) Тут недавно после одного из мероприятий, когда обсуждали итоги, один из заместителей Хлопонина как-то так пробросил слова о том, что у Клешко, мол, удивительный талант – легко наживать себе врагов. В общем-то, за десять лет в политике я, конечно, стал гораздо более спокойным и терпеливым, больше слушаю людей, перестал так резко, как прежде, на многое реагировать. Но при этом я по-прежнему остаюсь в значительной степени максималистом. Если я с чем-то категорически не согласен, то считаю гораздо более правильным сказать об этом сразу, чем заглядывать в глаза тому же Хлопонину, Уссу или Пимашкову, говорить: «ах, какой вы гениальный, талантливый!», а потом за спиной где-то с кем-то обсуждать их. Слава Богу, этого у меня нет. Да, при этом чувствую, что им далеко не всегда приятно слышать от меня то, что я говорю. Но мне так спокойней – сказать и быть уверенным в том, что я сделал именно то, что должен был сделать. Хотя, подчеркиваю, им это, может быть, не очень нравится. И не только им, я просто привел эти фамилии как наиболее значимые. На самом деле я веду себя так и дома с родителями, а потом переживаю: «Ну, е-мое, они же уже старенькие, мог же ты и промолчать!» Сейчас вот ремонт дома делали, много спорили: «Нет, здесь этого не будет!» – «Ну давай сделаем, Леша». – «Нет!» А потом сижу и думаю: «Ну что я так жестко, в конце-то концов»…

Это где-то на улице Новой ваш дом, которая давным-давно никакая уже не новая…

Да, я там живу с родителями.

А как же мода на переезды в зеленые зоны или куда «центрее»?

Я, честно говоря, эти вопросы не обсуждаю. Просто в нашей семье я – младший сын, вот и живу с родителями. Я не могу сказать, что посвящаю им каждую свободную минуту, но, по крайней мере, живу с ними под одной крышей и вижу, как они себя чувствуют, и если что-то вдруг случится, я могу всегда им помочь.

Есть такая причуда у многих – «заводить семью»…

Вот мы сейчас все бросим и начнем это обсуждать? У меня достаточно серьезный неоконченный роман – в том смысле, что я «продолжаю осаду». Такая очень ироничная и интересная девушка, умная... Может, мне настойчивости не хватает?

А вообще влюбчивость свойственна твоему характеру?

Я вообще-то сторонник серьезных отношений. Вот в школе у меня была замечательная подруга. Учились мы не в одном классе, а в одной параллели. Она мне очень нравилась, очень! И я до сих пор ее вспоминаю, потому что думаю: если бы нас судьба не развела учиться в разные города, то, может быть, в жизни у меня кое-что сложилось бы по-другому.

Какие люди тебе симпатичны?

Ты хотел спросить – кто они?

Очень хотел.

Это творческие люди – по отношению к делу. Я когда работал на радио, у меня была замечательная коллега – Люба Кочнева, просто уникальный журналист и замечательный человек, мы и сейчас дружим. Есть удивительная художница – Алла Николаевна Орлова, буквально каждая встреча с ней для меня – настоящее вдохновение. Как и с Людмилой Стебеньковой, руководителем Красноярского детского хора, Алиной Баженовой, директором краевой юношеской библиотеки, «мотором» краевого движения интеллектуальных игр для молодежи «Брейн-ринг». Есть такие люди и в сфере образования – Наталья Вячеславовна Фирюлина и Евгения Борисовна Бухарова. Это такие женщины, на которых я иногда смотрю и думаю: «Бог ты мой, что ж у нас все руководители в образовании не такие, как они! Если б они были на них похожи, то идея Сибирского национального университета была бы уже воплощена в жизнь. Ведь это же парадокс, когда ключевая идея принесена сверху, краевой властью, а не рождена самим университетским сообществом. И это говорит о том, что, к сожалению, в нашем образовании мало профессиональных амбиций. А замах-то должен быть!» Я в «Артеке» в свое время был на юнкоровской смене, где один известный детский писатель советского периода руководил креативной частью нашей смены. Так он мне подарил свою книжку и написал: «Обязательно ставь планку выше, чем можешь прыгнуть». Это на самом деле очень важно. Если же возвращаться к друзьям, то есть такой настоящий человек-праздник – Дима Каверзин. Он был пресс-секретарем «Наших», когда мы делали кампанию. Это человек с невероятно позитивной жизненной энергией. И еще я хочу сказать, что таких людей достаточно много. Если, к примеру, посмотреть на девчонок наших из молодежных центров… Оксана Захарова в Кировском районе – ну, это просто суперпозитивный человек, ты не представляешь… Вообще в молодежной политике города и края сейчас такой классный коллектив единомышленников – Константин Гуреев, Максим Уразов... Ну вот что ты улыбаешься?

Просто ты очень многих знаешь, полгорода запросто перечислить можешь.

Всех перечислять, может, и не надо, я просто хотел сказать, что это люди из разных сфер. Очень много, кстати, из образования – Кировского района, Свердловского, вообще в городе и крае… А чем плохи так называемые «тусовки», по крайней мере, в Красноярске? Тем, что они все носят очень закрытый характер. Во-первых, очень узкий круг одних и тех же людей. Во-вторых, все боятся хотя бы чуть-чуть приоткрыться другим.

Люди в большинстве своем лицемерны. Приоткроешься – потом уж и не захлопнется «поддувало».

Ну, это да. Могу сказать, что такую злобность я на себе не раз ощущал, поскольку очень много в свое время мы в оппозиции были. Причем иногда случались просто непостижимые для меня вещи, когда вредили люди, которым я в свое время помогал, которых устраивал на работу. Я не говорю, что они всю жизнь должны быть мне благодарными, более того, я стараюсь, наоборот, дистанцироваться, чтобы не приписывать себе каких-то заслуг, не делать людей зависимыми. Но я, как минимум, рассчитываю на то, что этот человек меня не предаст. А потом вдруг эти люди начинают писать о тебе небылицы в газетках. Помнишь, Вернер такую издавал – «Свободную газету», которая просто поливала всех грязью? Сейчас, кстати, перед новыми выборами, кое-какие перепечатки из того периода «вдруг» опять появляются в красноярской прессе. Любопытно, в общем, да?

Там, где большая политика и большие деньги, большой дружбы быть не может.

А порядочность – может? Я вот убежден, что порядочности есть место везде. В ходе своей предвыборной кампании я как раз убедился в том, что, несмотря на определенное число подонков, одни из которых готовы про тебя небылицы сочинять, а другие – их разносить, люди в массе своей все-таки способны все это заметить, понять, что это чушь, и отторгнуть. Большинство у нас – приличное.

Тем не менее в целом ты уважительно относишься к профессии журналиста, считаешь ее творческой, понимаешь всю ее сложность. Как тогда объяснить приписываемый тебе молвой протест против того, чтобы именем убитого журналиста «Сегодняшней Газеты» Вадима Алферьева была названа одна из улиц Красноярска?

Честно скажу, я не участвовал в обсуждениях по персоне Вадима Алферьева. Но, будучи тогда депутатом горсовета, я готовил положение «О порядке наименований и переименований городских объектов». И мы тогда выработали несколько основных правил. В частности, не допускать переименований улиц центральной части города, хотя меня постоянно призывали к этому и говорили: «Ну, как ты можешь – здесь же сплошь коммунистические имена!» Я говорил: «Ребят, с этим прожило уже не одно поколение». – «А как же историческая справедливость? Давайте ее восстановим». – «Но тогда ее везде надо восстанавливать». Мой замечательный учитель, научный руководитель в университете, Татьяна Викторовна Шмелева, очень правильно всегда говорила: «Вы уж определитесь: если руководствоваться принципом исторической справедливости, то в отношении всего. Тогда и улицу Сурикова нужно переименовать в Почтмейстерский переулок. Либо все, либо ничего». Идеологические мотивы подобных доброхотов и были первой причиной запрета на переименования. Второе – это введение запрета на сложные наименования. Вот ты знаешь хоть одного человека, который Красраб произносит так, как он правильно называется?

Проспект имени газеты «Красноярский рабочий»…

Согласись, что так никто не говорит, хотя идея увековечить имя основной газеты края понятна. А третье (почему возможен тот слух, о котором ты упомянул) – норма о том, что имена людей присваиваются улицам не ранее, чем через 10 лет после их смерти. Идея-то откуда возникла? Очень много появляется искушений, чтобы очистить свою совесть. Так кого-то и «осеняет»: «А вот человек был, он погиб, хороший был парень, давайте теперь его именем улицу назовем!» Я глубоко убежден, что присвоение имени какой-либо улице не увековечивает памяти этого человека. Более того, часто даже наоборот происходит. Вот, например, у нас есть в Красноярске улица имени Героя Советского Союза Каландарашвили. Люди не то что не выговаривают, они даже пишут очень часто «улица Карандашвили» или еще что-то в этом роде. Я не думаю, что подобное увековечивает память. Увековечивание памяти – это создание памятника, музея, мемориальной доски, издание книг и плакатов, проведение мемориальных мероприятий. Поэтому, например, в свое время мы работали над воссозданием общественных институтов, через которые можно эту свою память подтвердить. Было несколько человек, которые в моей жизни сыграли очень важную роль. Одна из них – Людмила Ивановна Батынская, с которой у меня было буквально считанное число встреч. Но благодаря этим встречам я зарядился от нее такой верой в профессию! Она ведь очень многое сделала в свое время для нашей журналистики. «Красноярский комсомолец», где она работала редактором, в конце восьмидесятых был самой тиражной региональной газетой в СССР. Люба Кочнева, с которой я впоследствии работал на радио, из одного города с Батынской, они один университет заканчивали. И вот, когда уже ушла Людмила Ивановна из жизни, мы с Любой устроили вечер ее памяти. Я рад тому, что постепенно это стало традицией – проводить вечер памяти красноярских журналистов. И теперь там вспоминают всех, кто ушел из жизни, но внес свой вклад в развитие красноярской журналистики. Вот через подобное память передается. А не через названия улиц, по которым идут люди и не знают, в честь кого улица названа. Почему появились эти 10 лет «испытательного срока»? Нужно, чтобы время подтвердило, и если это действительно значимая фигура, то почему бы этого не сделать? А мне лично хотелось бы жить, например, на улице Цветочной, прийти к памятнику известному человеку, возложить там цветы, постоять, помолчать, подумать...

Вместе с Федором Сидоренко на ТВК вы ведете сейчас весьма заметную передачу – «После новостей». Есть ли между вами конкуренция?

Конкуренции нет. Есть взаимовыручка и взаимопомощь. Иногда Федор звонит: «Как ты считаешь, кого надо сегодня пригласить?», иногда я звоню Федору. У нас в целом командные отношения (у нас еще замечательный редактор, Валя Брюханова, а в рождении и запуске проекта активно участвовали Вадим Востров и Николай Иваненко), мы все считаем себя участниками одного проекта. А сам проект мне очень нравится. Мне часто говорят: «Вот, у вас раньше была такая классная аналитическая передача!» Да, была. Может, когда-то и еще будет. Но сейчас «После новостей» выполняет, с моей точки зрения, ключевую функцию. Где еще у нас профессионалы отвечают на вопросы людей? Мы стремимся, чтобы все было актуально, интересно. Но при этом стараемся не упустить и просветительскую миссию. Понимая, что рейтинги будут чуть ниже, я все равно приглашаю на разговор Льва Анненского, Римму Казакову… Нам необходимо сохранять и охранять нашу культуру, оберегать ее. Но еще раз подчеркиваю: где еще люди могут спросить тех же перевозчиков, почему они хотят поднять цены? Где еще люди задают вопросы власти напрямую? Мы, конечно, хотим соблюдать правила приличия, не допускаем оскорблений в эфире. В этом смысле у меня двойная задача. С одной стороны, нужно ответить на острые вопросы, или задать их самому, или дать возможность задать их зрителям. И при этом не оскорбить человека, чтобы он в следующий раз, когда опять будет носителем актуальной информации, все-таки пришел бы снова и ответил на все вопросы.

А как получилось, что умная и много думающая твоя голова в свое время «не нашла время» закончить КГУ?

Я только-только тогда перевез сюда родителей – отца, мать и бабушку, которые все вышли на пенсию, а их пенсионные дела долго переправляли в край. И я понял, что несколько месяцев все мы сможем жить только на то, что заработаю я. Это было самое начало 90-х, и я тогда работал на четырех работах, чтобы элементарно хватило выжить. Ушел в академический отпуск, да так и заработался.

Да, жизнь – штука суровая. А что бы ты отметил в качестве жизненных удовольствий, маленьких радостей?

Во-первых, мне хочется хороших книг. Я ведь не случайно веду в «Конкуренте» рубрику «Книги по случаю», она же от души идет, мне хочется делиться с другими – своими впечатлениями, мыслями… Мы же выросли в то время, когда у нас лишь изредка выбрасывали книги. (То есть продавали в магазинах. – Прим. И. Р.) А сейчас они есть везде и в таком количестве! Я захожу в книжный магазин и думаю, что если б не мои друзья, которые порой подсказывают мне, что почитать, или если бы не регулярное общение с деятелями культуры, с писателями, то как бы я вообще нашел, что мне нужно?! Так вот, я с удовольствием читаю хорошие книги. А ещё недавно купил себе DVD и имею теперь удовольствие смотреть кино в хорошем качестве. Я люблю также хорошую музыку. Для меня «хорошая» – это может быть самая разная. Я в свое время буквально влюбился в голос и манеру исполнения Цезарии Эворы. Слушаю классику, слушаю иногда даже попсу, это тоже в радость. Хорошие шутки для меня – это колоссальное удовольствие. Я посчитал: уже почти 15 лет я в жюри разных КВН работаю. И должен сказать, что для меня это, прежде всего, удовольствие – видеть молодых, красивых интеллектуалов, девушек и парней, которые мастерски шутят. Я наблюдаю, как изменился к лучшему наш КВН, люди и шутят интеллектуально, и артистизм проявляют, умеют теперь двигаться на сцене. Раньше стояли, как истуканы, и произносили шутки, а сейчас научились прекрасно двигаться, и очень много шуток связано с движением, с динамикой. И наблюдать за этим я очень люблю. Разумеется, общение с друзьями – тоже удовольствие…

А поездки куда-то?

Часто это такое рабочее удовольствие, потому что большинство моих поездок – командировки, участие в семинарах, деловые встречи. Но это новый мир, поэтому тоже очень интересно. Для меня удовольствие – это может быть даже просто какая-то хорошая вещь. Раньше я этого не ценил, а сейчас научился. Например, у меня было отвратительнейшее настроение в декабре, просто дикое: работа, замот полный, просто какой-то кошмар! А мне вдруг предлагают: поехали, игрушки новогодние поможешь выбрать. И я приезжаю в один из красноярских магазинов, как раз туда привезли большую партию игрушек и начали их распаковывать... И такое было удовольствие выбирать для подарков эти игрушки, трудно передать! Или когда я предложил Уссу съездить на фабрику игрушек, чтобы просто морально поддержать людей, которые делают нашу сибирскую игрушку. Для меня это действительно удовольствие – видеть, что есть творческие люди, которые делают свое дело в высшей степени искусно. Есть известная шуточная поговорка об удовольствиях: человек любит смотреть на огонь, на воду и на то, как люди работают. А я могу сказать совершенно без иронии: мне очень нравится смотреть, когда работают по-настоящему, красиво, ответственно. Я испытываю удовольствие, когда общаюсь с профессионалами, вот абсолютно серьезно говорю. Как ни странно, но одна из главных бед России – в том, что мало у нас сейчас профессионалов. Нужно, чтобы их было как можно больше. Ведь, в конечном счете, вся наша жизнь зависит от профессионализма очень многих людей.

Игорь Рудик. Январь 2007 года.